Древнерусская вера Рассмотрим некоторые стороны становления веры древних русов. Сразу после библейской христианизации древние формы русской религии перешли на положение «неофициальных». Все упоминания о былой мощи дохристианской Руси уничтожались вместе с

2. История создания древнерусских житий и периодизация русской святости.

3. Типы агиографических памятников.

Житие – жанр церковный по происхождению, цель которого – жизнеописание святого, его подвигов, или мучений. Литературу о святых еще называют агиографией (от гр. άγιος “святой“ и γράφω “пишу“). Встречается определение агиографии как научной дисциплины, занимающейся изучением житий святых, богословскими и историко-церковными аспектами святости. Составителей житий называют агиографами. Цель агиографа – рассказать о жизни святого , а именно описать, как и в чем проявлялась его святость, какие подвиги во имя Христа он совершал, какими трудами он ее достиг. И себя агиограф никогда не считал – и не считает сегодня – автором жития. Он только записал жизнь святого. Вот почему часто не ставили своего имени составители житий, агиографы, и потому многие из них до сего дня нам не известны.

Агиографы, как правило, - это монахи, священники, реже – миряне, но обязательно христиане. А поскольку цель христианской жизни – спасение души в вечности, то агиограф и записывает житие такого святого человека как пример для подражания, как возможный и для других путь к святости. В этом дидактизм жития.

Народ, объясняя, что такое святость, назвал человека, ее достигшего, «земным ангелом» или «небесным человеком». Создается житие всегда только после смерти человека через какое-то время, за которое святость его проявилась, стала явной для людей. Чтобы подтвердить и утвердить факт святости человека, проводится его канонизация – причисление к числу святых, что совершается на Церковном Соборе. И к этому моменту обязательно создается икона святого – его образ , отражающий его небесный лик , и пишется его житие , которое тоже запечатлевает лик святого, а не его лицо . Как икона не портрет, так и житие не биография. Называют часто житие «иконой в слове». Содержание жития и его тип зависит от того подвига, который совершал святой. Таких подвигов много. Есть жития о мучениках, о преподобных, о благоверных князьях, о равноапостольных князьях или монахах и т. д. Написанные в разное время, по-разному они освещают историческую действительность, содержат разную степень подробности описания жизни святого, его окружения, обладают разным стилем.

Житие неразрывно связано с Преданием, только не с устным, а со Священным . Житие – это факт Священного Предания. В житии сохраняется историчность повествования: все святые, особенно начального периода русской истории, занимают особое в ней место, являются зачастую главными действующими лицами русской истории (святые равноапостольные Ольга и Владимир, благоверные князья Александр Невский и Дмитрий Донской, церковные писатели – летописец Нестор и митрополит Иларион, гениальные иконописцы Андрей Рублев и Феофан Грек и многие другие.)

История агиографии насчитывает столько лет, сколько прошло от Рождества Христова. Житийный канон находится в Евангелии, в образе Самого Христа. Формы же житийные восходят к античной литературе, к жанру панегирика. Путь к святости - это всегда путь совершения христианских заповедей. В истории христианства выделяются жития мучеников (мартирии), жития святых отцов (преподобных), жития праведных, святителей, равноапостольных, юродивых и мн.др. Жития стали появляться в в Римской империи в первые века христианства (200-209), во время гонений. В 3-4 вв. жития уже широко распространились на Востоке, в Византийской империи и странах Западной Европы. Затем в 4 – 8 вв появились монашеские жития, что связано с возникновением и распространением монашества в Палестине, Египетской пустыни. Канон житийный складывался постепенно и оформился в 9 веке в византийской литературе, откуда и пришел к нам.

История русских житий включает в себя:1. переводные жития и жития первых русских святых – Бориса и Глеба, одновременно первых русских преподобных – Феодосия Печрского, патерик, 2. жития мучеников и благоверных князей периода татаро-монгольского нашествия (Александра Невского, Михаила Ярославича Тверского, Михаила Всеволодовича Черниговского, Довмонта-Тимофея, Дмитрия Донского) 3. жития святых периода русского возрождения (15-16 вв). (Преподобные Сергий Радонежский, Стефан Пермский и др.) 4. Жития праведных жен, совершающих христианские подвиги в миру (т.наз. «мирянский» тип святости: Ульяния Осорьина).

Выдающиеся русские агиографы - преп. Нестор, открывший на Руси житийный канон; Епифаний Премудрый, использовавший стиль «плетения словес», Пахомий Логофет, блестящий стилист; Ермолай Еразм, талантливый писатель и публицист, и др.

В 17 в. жанр жития обретает новые черты, не разрушающие канон: идет процесс «обмирщения», но для житийной литературы это означала не уход от святости, а ее утверждение в бытовой, повседневной жизни мирян.

Г.П. Федотов считает, что в древнерусской святости формировался особый религиозный тип, генетически связанный с общехристианскими началами и византийским наследием. Но он отмечает и отличия.

Г. П. Федотов намечает этапы развития русской святости .

I этап он связывает с Киево-Печерским монастырем и подвигом преподобного Феодосия Печерского, в лице которого "сохранив аскетическую традицию Византии, усилила евангельский элемент, который ставил во главу угла действенную любовь, служение лю­дям, милосердие»

II этап - мистический. Связан с именем преп. Сергия Радонежского – первого русского мистика-исихаста (исихазм –особая практика духовного самоуглубления, молитвы, преображения личности через ее сокровенное единение с Богом). При этом Сергий продолжал и подвиг, начатый Феодосием – трудничества, созидания монастыря, служения людям.

III этап - московский – XVI в – характеризуется столкновением 2-х направлений: «стяжателей» и «нестяжателей» , - в которых по-разному развивалась духовная традиция преп. Сергия.

XVII – XVIII Федотов считает временем духовного упадка (период смуты, раскола, затем преобразований Петра), когда уменьшается количество святых на Руси.

Но в XIX в. он отмечает духовный подъем и IV этап связывает с расцветом Оптиной Пустыни, старчества, и именем преп. Серафима Саровского.

Мы же можем смело говорить о V этапе русской святости – в ХХ веке, который дал нам сонм новомучеников и исповедников российских (1500 человек были канонизированы только на одном Православном Соборе в 2000 году, на самом деле количество прославленных русских мучеников-святых эпохи ХХ века гораздо больше)

«Святость (гр. agioths, лат. sanctitas), одно из фундаментальных понятий христианского учения. Его основной смысл состоит в причастности человека к Богу, его обоженности, в его преображении под действием благодати Божией». «Святость, свойство, присущее Богу, которым Он наделяет лица и предметы. Святость не означает безгрешность, но принадлежность к Богу, устремленность к безгрешности и совершенству. Святой - угодник Божий, наслаждающийся вечным блаженством». «Святой − значит собственно сияющий или очищающий».

«Святые подвижники Божии образуют видимое звено между нашим миром и небесным Царством Божиим. Это истинно ангельские люди и человеческие ангелы. Восходя от меры в меру, все более и более проникаясь божественным духовным светом благодати, они, подобно раскаленному железу под действием огня, просветляются, как солнце, достигая высших состояний обожения в познании духовных тайн, в Богосозерцании и Богообщении».

«В преображенном человеке восстановлена его не поврежденная грехом природа, его соединение с Богом как "чада Божиего". Основой этого восстановления является Боговоплощение, восприятие Христом человеческой природы. Поскольку во Христе человеческая природа была обожена, это открыло путь к Богу и для всего человечества: христиане, следуя Христу, соучаствуют в его Божестве по благодати и становятся святыми».

«Таким образом, святой − это всякий раз явление спасения, милости Божией к людям, благодати, посылаемой Богом своему народу… Подвиг, совершаемый святыми, рассматривается, таким образом, не столько как достижение самого святого, сколько как действие благодати Божией, как явление Божественного промысла».

Агиографическая литература включает в себя разные формы. Помимо житий, существуют прологи, синаксари, минеи, патерики.

Прологом называется книга, содержащая в себе жития святых, вместе с указаниями относительно празднований в честь их. Минеи – это сборники пространных сказаний о святых в праздниках, расположенных по месяцам. Они бывают служебные и минеи-четии (для чтения). Патерики - специальные сборники рассказов о монахах, подвижниках монастыря или какой-либо местности, могут включать полные жития святых, или отдельные части. Также есть патерики – сборники высказываний святых отцов. Т.е. это жанр более свободный в подборе материала и форме его изложения. В рукописях известны древние переводные патерики (Римский, Синайский (или Лимонарь И. Мосха), Египетский (или Лавсаик Палладия) и др. (см. Лекцию 1).

Типы житий.

Типы житий складывались исторически и зависели от характера и содержания основного подвига святого. Так, первые три века христианства ознаменованы были гонениями на христиан и основной подвиг был – мученический. Так появляются записи свидетелей их мучений. Эти записи затем складываются в жития особого типа – мученические, или мартирии (лат). Последующие века – с 4 по 8-й – это время распространения монашества. Поэтому литература этого периода изобилует монашескими житиями, патериками разного содержания (см. раздел о переводной литературе, материал 1 лекции). Эти жития и называются монашескими, главный подвиг святого относится к преподобническому. (преподобный , т.е. человек, достигший подобия - очень подобен Христу) Известны жития о святителях, о праведных, о юродивых, о равноапостольных, о святых благоверных князьях (чисто русский тип святости), о пустынниках, столпниках, молчальниках, пещерниках и др. Есть святые, соединяющие подвиги, например, монашества и мученичества, тогда их называют преподобномучениками, что отражается в содержании жития. Количество типов святости гораздо больше и часто отражаются они в именованиях святого: «Филарет милостивый», «Иоанн многострадальный» и т.д.

Житийным каноном – т.е. правилом, по которому создается житие – следует считать вовсе не тот трафарет в виде строгой сюжетно-композиционной схемы, который сложился в византийской литературе и был перенесен на русскую почву (этот материал вы найдете в любом учебнике и справочнике). И, заметим, необходимость этой формы не отменяется как формы правильной, истинной. При этом и не обязывается самим жанром, чтобы она была неизменной (в ДРЛ встречаются формы житийной повести, военной или бытовой, или сказания (например, о Борисе и Глебе), т.е. типа повествования внешне не агиграфического). Но главным для жития, тем, без чего его не может быть, остается категория святости , сам факт святости. Если этого факта нет, то никакая правильная житийная форма не сможет быть житием. (пример тому – «Житие» протопопа Аввакума, им самим написанное)

Лекция 6

Первые русские жития.

«Сказание о Борисе и Глебе» и «Житие Феодосия Печерского» .

1. Образы святых Бориса и Глеба в «Сказании» и в «Чтении» Нестора.

2. Тип святости, особенность подвига святых Бориса и Глеба.

3. Жанровые и стилевые особенности первого русского жития.

4. Идея святости и тип подвига в «Житии Феодосия Печерского»

Первые русские святые – Борис и Глеб, которым посвящены несколько произведений агиографического характера

Древнерусская литература житий святых собственно-русских начинается с житий Бориса и Глеба, которым посвящен целый ряд текстов, из которых два памятника житийного характера: «Чтение о житии и погублении блаженную страстотерпцу Бориса и Глеба» преп. Нестора и «Сказание, и страсти, и похвале святую мученику Бориса и Глеба» неизвестного автора. Перу Нестора принадлежит и «Житие Феодосия Печерского». Таким образом, два типа житий открывает ДРЛ: мученическое и монашеское, причем, весьма отличающиеся от византийских образцов своим более свободным отношением к форме при сохранении канона. «Сказание» о Борисе и Глебе» получило большее распространение, известно более 170-ти списков, почему и возьмем для изучения текст «Сказания».

«Сказание о Борисе и Глебе» (полное название: «Сказание, и страсти, и похвале святую мученику Бориса и Глеба»)

В интерпретации их святости существует спорный момент: некоторые считают их канонизацию политическим актом (Как пишет учебник В.Кускова: для «утверждения своей религиозной самостоятельности», «содействия политическому упрочению основ феодального строя» (В.Кусков. История древнерусской литературы, 1998.), другие не соотносят напрямую с политикой, усматривая в их подвиге, прежде всего, евангельскую мотивацию.

Их тип святости определяется как страстотерпческий, что является, по слову Г.Федотова «смертью в последовании Христу». Он называет их подвиг - «подвигом непротивления», что нужно связать с ценностным выбором, который совершает Борис, а вслед за ним и Глеб. Они своей смертью утверждают ценности мира вечного, Царствия Небесного, вместо мира этого , царства земного, ради которого идет на убийство Святополк.

Особенностями же «Сказания» явилась неожиданная для жития форма «психологизированного» повествования, с описанием внутренних переживаний святых, с экспрессивностью стиля и т.д.

«Житие Феодосия Печерского» (полное название: «Житие преподобного отца нашего Феодосия, игумена Печерского»)» написано преподобным Нестором, монахом Киево-Печерского монастыря. Главный подвиг Феодосия – монашеский. Он является аскетом, моливенником, подвижником, борется с дьяволом, творит чудеса. Он созидает первый на Руси общежитийный монастырь по уставу святого Федора Студита. Главное же его качество, свидетельствующее о достижении им святости – удивительное смирение. Оно подчеркивается на протяжении всего житийного повествования. «Житие Феодосия» составлено Нестором по всем правилам житийного жанра, включающим композиционную трехчастность, традиционные сюжетные мотивы, самоуничижение агиографа, чудеса и т.д. И это никак не помешало Нестору передать особенности быта, речи, подробности исторических реалий, даже некоторую психологизацию портрета матери Феодосия – первого в русской литературе индивидуального женского образа. Отметить нужно писательское мастерство преп. Нестора, выразившееся в стиле, выразительности деталей, в динамичности сюжета, и т.д. Все это сделало «Житие Феодосия» уникальным памятником древнерусской литературы.

Христианская культура, будучи "культурой совести", уделяла огромное внимание воспитанию нравственности человека, поэтому в Средние века одним из главных "душеполезных" жанров литературы стал житийный. Из византийской агиографии (от греч. hagios – святой) наибольшее распространение на Руси получили переводы житий Алексия человека Божия, Андрея Юродивого, Антония Великого, Георгия Победоносца, Димитрия Солунского, Евстафия Плакиды, Козьмы и Дамиана, Марии Египетской, Николая Мирликийского, Саввы Освященного, Симеона Столпника, Федора Стратилата и др. Переводные жития (византийские, реже – болгарские и сербские) имели не меньшее хождение, чем оригинальные русские. На Руси в равной мере почитались все православные святые, независимо от того, какой они были национальности и в какой стране жили. Благодаря памятникам переводной агиографии русские "списатели" житий смогли воспользоваться готовой формой повествования о святом и его чудесах, быстро достигли профессиональных высот в этом деле, а сам жанр стал продуктивным в литературе, обрел читателей и почитателей в народной среде.

Исключительное место в русском религиозном сознании занимал Николай Мирликийский . По результатам исследования Б. А. Успенского, это наиболее чтимый на Руси святой, культ которого приближался по своей значимости к культу Богородицы и даже самого Христа. Не случайно в церковных росписях он нередко "замещал" Иоанна Предтечу, стоя по левую руку от Христа (справа изображали Богородицу). Среди народа бытовало мнение, что святой Никола входит в Троицу и любая икона с его изображением является чудотворной. В народном восприятии Николай Мирликийский, как и языческий бог славян Волос (Велес), был покровителем земледелия и скотоводства, потому считался "крестьянским" святым, "мужицким заступником" – в отличие от карающего грешников Ильи Пророка. Своим небесным патроном его почитали купцы и мореплаватели, ибо культ Николы воплощал идею богатства и власти над водной стихией.

С именем Николая Чудотворца было связано множество религиозных преданий и легенд, он стал любимым героем народной духовной поэзии. В древнерусской книжности насчитывалось около 40 произведений о святом Николе, в том числе и несколько житий. Ученые выделяют по меньшей мере три варианта его биографии, отличающихся друг от друга, ибо в житии святой Николай, бывший в IV в. епископом в ликийском городе Миры, иногда смешивается с другим Николаем – епископом Пинарским, жившим в Ликии в VI в.

Уже в детстве святой удивлял всех своим стремлением к воздержанию: в постные дни, в среду и в пятницу, он лишь раз в день вкушал материнское молоко; по другой версии вообще отказывался от пищи. Николай проявлял усердие в учебе, быстро осваивая грамоту, и не тратил время на детские игры. Не интересуясь мирской жизнью, он посвятил себя служению Богу – стал священником, а затем получил архиерейский престол в Мирах. Мудрость и красноречие, а также дар исцеления больных принесли ему прижизненную славу. По преданию, во время Пикейского собора Николай, не стерпев "богохульства", ударил еретика Ария, "по зубам дрызнул". Только заступничество Христа и Богородицы помогли ему сохранить святительский сан.

Николая прозвали Чудотворцем, поскольку и при жизни, и после смерти, по свидетельству агиографов, он совершил множество чудес: святой исцелял "сухоруких" и прокаженных, умножал хлеб и вино, нс раз одерживал победу над бесами. Чудеса Николая Мирликийского могли существовать и в составе жития, и как отдельное произведение, причем несколько чудес, возможно, имели русское происхождение. Рассказы о чудесах святого занимательны и остросюжетны, полны бытовой конкретики и зримых деталей.

Так, Николай Мирликийский приходит на помощь родителям, чей единственный сын попал в плен к "сарацинам" в день памяти святого, и церковный праздник принес им вместо радости "рыдание" и "сетование". Но как только родители юноши "створиша канонъ" Николе, их сын чудесным образом был возвращен из плена домой. Во время ужина раздался громкий лай собак, хозяин приказал слугам посмотреть, не волки ли беспокоят овец. Слуги вернулись ни с чем, а лай сторожевых псов усилился. Когда сам хозяин и гости дома со свечами вышли во двор, то увидели "отрока уна стояща и въ руцѣ дьржаща стькляницю, пълну вина". Отец не сразу узнал сына, который был в чужих одеждах с покрывалом на голове, стоял "как идол", не двигаясь и не говоря ни слова. Лишь спустя время, оправившись от удивления и испуга, он рассказал, что с ним произошло. Прислуживая во время пира "сарацинскому" князю, юноша зачерпнул вина, протянул чашу господину – и оказался во дворе родного дома. Он не знал, кто его "вънезапу похыти", казалось, "яко бо вѣтръмъ носимъ бѣхъ", пока не увидел поставившего его на землю "святаго Николу, избраника Божия и заступьника теплаго".

К ранним памятникам переводной литературы на Руси относится "Житие Алексия человека Божия" , действие которого происходит на рубеже IV–V вв., во времена римских императоров Аркадия и Гонория. "Моленный" сын богатых и благочестивых родителей, обрученный с девушкой царского рода, Алексий тайно покидает Рим и совершает подвиг добровольной нищеты: ходит в рубище и кормится подаянием, избегая людской славы. Вернувшись в родительский дом, он долгое время живет никем не узнанный; как нищий, питается объедками и смиренно сносит оскорбления слуг, которые "пакости ему творяху: ови пьхающе, а друзии ругающеся, инии же помыями обливаху". Тайна раскрывается лишь после смерти Алексия благодаря "писанию", где он рассказал о своей жизни. Беспредельно горе отца и матери, узнавших, что в их доме 17 лет жил в нищете тот, кто должен был стать наследником богатого имения, тот, которого они так любили и преждевременно оплакали. Когда отец Алексия услышал послание сына, то "въскочи съ прѣстола скоро, и растьрза ризы своя, и сѣдины тьрзаше, текыи надъ тѣло его, вьргъ же себе на пьрси его. Любьзна цѣловаше его глаголя: “Увы мънѣ, чадо мое! Почто ми сицѣ сьтворилъ еси, почто ми нанесе сице въздыхание?”".

Известное на Руси с XI в., особую популярность "Житие" обрело в XVII в., в период правления Алексея Михайловича, чьим небесным покровителем считался святой. В фольклоре широкое распространение получил духовный стих о "человеке Божием", который существовал в более чем 70 вариантах. "Житие" святого Алексия оказало влияние на многие агиографические памятники Древней Руси ("Сказание о Борисе и Глебе", жития Александра Невского и Меркурия Смоленского), послужило основой для произведений ранней русской драматургии, виршей и слов Симеона Полоцкого, Стефана Яворского, Лазаря Барановича.

Не позднее XII в. русскому читателю стало известно "Житие Василия Нового" – памятник византийской агиографии X в., нашедший отражение в "Повести временных лет". Особый интерес в житии представлял рассказ о Феодоре – старице, прислуживавшей святому Василию. Явившись во сне Григорию, ученику святого, старица поведала, как после смерти за ее душу шла борьба между ангелами и демонами и что она видела в раю и в аду. В другом видении перед Григорием, от имени которого ведется повествование, разворачивалась картина Страшного Суда. Видимо, эсхатологическая тема и привлекала внимание читателей к памятнику.

"Житие Андрея Юродивого" , где рассказывалось о любимом слуге византийского вельможи, скифе, принявшем христианство, но изгнанном хозяином за "буесть", в немалой степени способствовало развитию на Руси такого явления, как юродство . Рассказ "Жития" о видении Андрею во Влахернской церкви Богоматери явился основой цикла древнерусских произведений, посвященных празднику Покрова Богородицы.

"Житие Антония Великого" – один из древнейших памятников греческой агиографии, созданный около 365 г., – оказало определяющее влияние на становление такой жанровой разновидности житий, как жизнеописание монаха, в частности основателя монастыря. Оно послужило источником для авторов житий Антония и Феодосия Печерских.

Популярным произведением мировой средневековой литературы являлась "Повесть о Варлааме и Иоасафе" , которую на Руси часто именовали "Индийским патериком". Возникшая в Индии или Центральной Азии, "Повесть" была переведена на арабский язык, а с него на грузинский и через греческую переработку сюжета стала известна в Древней Руси (не позднее начала XII в.). В основе повествования лежит сказочный сюжет: сыну индийского царя-идолопоклонника Иоасафу звездочеты предсказывают будущее великого христианского подвижника; хотя царевича изолировали от внешнего мира, к нему во дворец под видом купца проникает пустынник Варлаам, под влиянием которого Иоасаф становится сначала приверженцем христианства, а после многих испытаний, как и учитель, отшельником и чудотворцем. Рассказ о благочестивом восточном царевиче стал восприниматься в Европе как житие святого.

Популярности произведения способствовала и его занимательная форма. Через диалог учителя и ученика читатель постигал сложные вопросы веры и приобщался к народной мудрости. Рассказы Варлаама имели вид притч. В одной из них рассказывалось о неразумном птицелове, который, поймав соловья, отпустил птицу, доказавшую, что ею он не насытится. Взамен соловей дал человеку три заповеди: никогда не стремись достичь невозможного; не жалей о том, что прошло мимо; не верь сомнительным речам. Чтобы проверить, стал ли человек от этого мудрее, птица готовит ему испытание. Летая над головой птицелова, она смеется над его неразумием и говорит, что, отпустив ее на волю, он лишил себя богатства: ведь внутри птицы сокрыт жемчуг величиной со страусовое яйцо. Неразумный птицелов пытается вновь поймать соловья, прибегая к помощи хитрости. "Прии в домь мой, и друга створившему тя добрѣ с честию отпущю", – ласково увещевает он птицу. Та понимает, что ее урок пропал даром: охотник поверил в невероятное (страусовое яйцо больше соловья), пытался достичь невозможного (поймать птицу, не умея летать) и главное – пожалел, что совершил добрый поступок. Вывод притчи – "тако убо не разумТють надеющиеся на идолы своя" – связан с утверждением идеи приоритета христианства над язычеством.

Некоторые из притч "Повести о Варлааме и Иоасафе" вошли в состав Пролога, были использованы в сочинениях Кирилла Туровского и Иосифа Волоцкого. Списки "Повести" находились во многих монастырских библиотеках Руси. Сюжеты жития Варлаама и Иоасафа получили художественную обработку в памятниках русской драматургии Петровского времени, в творчестве В. А. Жуковского, А. Н. Майкова, Л. Н. Толстого, П. И. Мельникова-Печерского.

За счет переводной житийной литературы удовлетворялась и потребность древнерусского человека в беллетристическом чтении. Многие переводные жития святых напоминали "благочестивые романы". Так, "Житие Евстафия Плакиды" имело лишь традиционно агиографические начало и конец, повествующие о крещении стратига (полководца) Плакиды и его мученической смерти. Основу жития составлял рассказ об удивительной судьбе этого человека, где использовались типично романные мотивы мнимой смерти, долгой разлуки, случайной встречи. Прославление христианского мученика шло через увлекательное повествование о злоключениях героя, прошедшего испытание нищетой, безвестностью, утратой близких и вознагражденного за терпение славой полководца и счастьем воссоединения с семьей.

"Народными книгами" Средневековья являлись патерики , или "отечники". Это были сборники рассказов о святых определенной местности, на что указывают названия патериков: Синайский, Египетский, Иерусалимский, Римский. Повествование в патериках имеет много общих мест (на уровне тем, сюжетов, мотивов, образов), однако у каждого "отечника" есть и свои оригинальные, неповторимые черты.

Для Египетского патерика , сложившегося в IV–V вв., характерна поэтизация крайних степеней аскезы – пустынножительства, затворничества, столпничества и т.п. Рассказы патерика прославляют монахов,

которые давали обет молчания, подолгу обходились без еды и сна, совершая молитвенный подвиг. Им помогали ангелы, исцелявшие от болезней и приносившие пищу. Бесы, принимая разное обличье (духовного учителя, юной и красивой девы), подвергали их искушениям. Отшельника Нафанаила, давшего обет никогда не выходить за порог кельи, дьявол пытался изгнать вон, являясь то в образе воина, который громко хлопал бичом, как у палача, то в образе ребенка, попавшего в беду. У десятилетнего мальчика, погонщика осла, перевернулась повозка с корзинами хлеба; ребенок молил святого о помощи, так как приближалась ночь и он мог быть растерзан гиенами. Нафанаил проявил твердость и нс нарушил правила, что соблюдал 37 лет. По словам святого, он давно умер для мира, помочь которому может лишь Бог.

К отличительным признакам Египетского патерика ученые относят "острое ощущение бытового колорита и редкую непосредственность изложения" (С. С. Аверинцев), "безыскусственность формы и сложнейшую проблематику периода становления монашества" (Н. И. Николаев). Согласно одному из рассказов святее почитаемого всеми отшельника Питирума оказалась юродивая из женского Тавенниского монастыря. Монахини гнушались "дурочкой", не сажали за один стол с собой, и та жила на поварне, довольствуясь сметенными со столов крошками и объедками. Над ней смеялись, поливали помоями, мазали нос горчицей, ругали и били, однако девушка безропотно сносила все оскорбления. "Она – лучше тебя, – сказал ангел отшельнику Питируму. – Ведь... сталкивается с великим множеством людей, но сердцем ни разу не отступила от Бога, а ты, сидя здесь, мысленно блуждаешь по городам".

В патериках проблемы истинного и ложного благочестия, выбора того или иного вида подвижничества, взаимодействия мирского и сакрального облекались в форму занимательного рассказа, где было много реалий быта, острых коллизий, неожиданных сюжетных поворотов и развязок. Египетский патерик интересен своими портретными и пейзажными зарисовками. Среди его героев много запоминающихся, не похожих друг на друга лиц. Это и авва Илия – "дрожащий от старости" пещерник 110 лет, известный своими аскетическими подвигами; и полиглот авва Феона, свободно читавший на римском, греческом и египетском языках. Это и миротворец авва Аполлос, прекративший вражду между селениями из-за пахотной земли; и авва Евлогий, который 15 лет ухаживал за увечным, подобрав его на торжище.

Авторы пятериковых рассказов внимательны к людям с необычной судьбой, богатой экстремальными ситуациями. "Романную" биографию имеет, к примеру, Моисей, чернокожий эфиоп, в прошлом – непокорный раб и главарь шайки разбойников; человек огромной физической силы и необузданного нрава, который, раскаявшись в своих преступлениях, стал монахом. В борьбе с "блудным грехом" на протяжении шести лет он ночью нс спал, воздерживался от пищи и изнурял себя работой водоноса. Удар палкой по чреслам, который нанес Моисею подстерегший его у источника бес, заставил монаха страдать телесно, но способствовал духовному выздоровлению. Житие Моисея отличается обилием выразительных деталей.

Запоминается сцена переправы разбойника через разлившийся Нил: Моисей плывет, зажав в зубах нож и повязав вокруг головы хитон. Вещность изображения при этом является не только следствием интереса агиографа к быту: реалия выполняет в тексте и символическую функцию. Как нож, несущий смерть, знаменует греховное прошлое героя, так вода, которой Моисей тайно снабжает тех, кто не может из-за старости ходить на источник за несколько верст от монастыря, является залогом жизни в Ските (египетской пустыне).

Древнерусского читателя поражал экзотический мир христианского Востока, где человеку угрожали то бушующая морская стихия, то испепеляющий зной пустыни. Египетская жара сравнивалась в патерике с "пещью вавилонской". Макарий Александрийский предпочитал передвигаться по пустыне ночью, сверяя свой путь по звездам, ибо днем его мучила жажда и в воспаленном сознании возникал мираж – девушка с кувшином, из которого капала вода. Монахи-пустынножители часто были вынуждены довольствоваться росой, которую собирали с камней в кувшины. Среди чудес, совершаемых египетскими святыми, много связанных с водной стихией: силой молитвы они превращали морскую воду в пригодную для питья, изменяли русла рек, низводили с неба потоки дождя на растрескавшуюся от зноя землю.

Скитский и Иерусалимский патерики , составленные в V–VI вв., включают анонимные рассказы и изречения отцов церкви, распределенные по тематическим главам, каждая из которых призвана раскрыть ту или иную монашескую добродетель ("О смирении", "О провидцах" и т.п.). В Азбучном патерике материал расположен согласно алфавитному порядку имен подвижников. В этих "отечниках" получают дальнейшее развитие демонологические мотивы, для которых характерно отождествление языческого и дьявольского. В Скитском патерике один из отшельников Фиваидской пустыни, бывший сыном языческого жреца, "видит" и "слышит", как в храме Сатана допрашивает демонов, искушающих христиан. Он сурово наказывает за "непроворство" тех, кто в течение 30 дней устраивал "брань, и многъ мятежь, и пролитье крови" среди людей, за 20 дней "воздвигал" бури и топил корабли на море, за 10 дней ссорил жениха и невесту. Поцелуя Сатаны, его венца и особой чести восседать вместе с ним на троне удостаивается тот демон, который 40 лет искушал святого в пустыне, а "в сию нощь низложихъ и в любодѣяние".

Неизменным интересом у древнерусских писателей и читателей на протяжении всего Средневековья пользовался Синайский патерик , или "Луг Духовный". Он был составлен монахом Иоанном Мосхом в VI–VII вв. и рассказывал преимущественно о быте палестинского монашества. Положенный в основу патерика мотив хождения учителя и ученика по монастырям христианского Востока позволил насытить повествование сведениями географического и этнографического порядка, вести рассказ о святых в разной жанрово-стилевой манере. Некоторые фрагменты патерика, состоящие из двух-трех строк, написаны в духе документального свидетельства о подвижниках. Они имеют вид памятки, где перечислены главные добродетели или подвиги святого: один старец всю жизнь ничего не вкушал, кроме хлеба и воды; другой прославился тем, что никогда "отъ церкве не излазя"; третий – тем, что "николиже на ребрѣхъ съпавъша". Главы патерика малого объема могут представлять собой запись мудрых изречений: "человекъ подобие Божие вѣ искони, бысть же подобие звѣрино, испадъ от Бога" или "сстьство въздвижеть похоть брании, нъ постьная заповфць угашаеть сия".

В состав Синайского патерика входит много произведений беллетристического характера, например рассказ аввы Палладия о том, что поведал ему "корабельный старейшина", судно которого нс могло сдвинуться с места, пока на его борту находилась великая грешница – женщина, убившая детей от первого брака, дабы снова выйти замуж. Из опасения, что злодеяние откроется, Мария бежит из родного города и оказывается на корабле. Пожалев женщину, "корабельник" дал ей лодку, но та тотчас пошла ко дну.

Остросюжетными являются также рассказы патерика о раскаявшихся разбойниках. "Страшную повесть" поведал вор, обкрадывавший могилы, но после того, как неожиданно воскресшая девушка обличила его в неправедном образе жизни, раскаявшийся и ставший монахом. Характерно включение в повествование прямой речи, диалогических сцен, что усиливает драматизм ситуации, подчеркивает "живость" героев и достоверность невероятного. Девушка, которую вор лишил "богатых риз", восстав из гроба, взывает к его совести: "Не должен ли ты был пощадить меня, мертвую, как я предстану нагой перед Христом; обнажив меня, ты укорил и мать свою, родившую тебя женщину".

Особый цикл рассказов Синайского патерика посвящен трогательной дружбе между монахами и животными. Святые кормят с рук свирепых львов, переходят невредимыми реку, кишащую крокодилами. Хорошо известна история старца Герасима, который исцелил льва, вынув занозу из его лапы, а зверь потом преданно служил ему (пас осла, носил воду из Иордана), как верный ученик, всегда следовал за ним. После смерти Герасима лев на могиле старца "ударяя главою о землю зѣло и ревы", пока не умер от тоски.

Патерики содержали не цельные жизнеописания святых, а короткие рассказы о самых ярких эпизодах подвижнической деятельности монахов – "воинства Христова": о том, как старец Феои "связал молитвой" пришедших к нему грабителей; как благочестивая черноризица выколола себе глаза, узнав, что ее взгляд возбуждает в юноше любовную страсть. Стиль патериковых сказаний обычно сравнивают со скромной, одноцветной и простой по крою монашеской рясой, настолько он далек от установки поразить читателя "красноглаголанием".

Переведенные с греческого языка на славянский уже в X–XI вв., патерики рано вошли в круг чтения древнерусского человека, приобщая его через простые по стилю и занимательные по форме рассказы о жизни монахов к высоким истинам христианства, формируя новый идеал поведения. Под влиянием переводной литературы "отечников" складываются русские патериковые своды, обычно монастырские, – Киево-Печерский, Волоколамский, Псково-Печерский и Соловецкий. Рассказы патериков, позднее включенные в Пролог, "прелестью простоты и вымысла" привлекали А. С. Пушкина и Л. Н. Толстого, Н. С. Лескова и В. М. Гаршина.

Главной особенностью агиографического жанра конца XX в. является его неоднородность. Произведения этого жанра во многом отличаются между собой по стилю и подходу к изложению материала. Отсутствуют не только строгие общепринятые правила написания житийных произведений, но нет и четко очерченных границ самого жанра. Все вышесказанное можно объяснить двумя факторами:

Во-первых, агиографический жанр в конце XX в. находится в состоянии возрождения и даже во многом формирования заново. После вынужденного перерыва старые традиции оказались утерянными. Кроме того, в условиях современной культуры искусственная реставрация этих традиций оказывается несостоятельной, они трудны для восприятия современным читателем. Это приводит авторов к поиску новых литературных форм для жанра.

Во-вторых, в XX в. развивается начавшаяся еще в предыдущем столетии тенденция к индивидуализации авторского сознания. Авторы стремятся к созданию собственного стиля в произведении. Неповторимость, индивидуальность являются обязательными качествами для творчества любого автора художественной литературы, и эта тенденция не может не сказываться на литературе церковной. Это тем более так, если автором жития является профессиональный писатель. Даже если предположить, что церковно мыслящий автор не стремиться к индивидуализации своего творчества, он, тем не менее, неизбежно встает перед задачей формирования собственного стиля. Литературное произведение не может не обладать каким-либо определенным стилем, иначе оно перестанет отвечать литературным нормам, не будет адекватно воспринято читателем. Тем более, при отсутствии сформировавшихся жанровых норм, автор неизбежно приходит к необходимости создания своего собственного стиля в произведении. Все эти факторы приводят к отсутствию жанрового единства в агиографии конца XX в.

Тем не менее, несмотря на отсутствие единства в агиографическом жанре, некоторые общие тенденции, присущие большинству житий этого периода все же можно определить. При этом надо иметь в виду, что описываемые ниже особенности свойственны далеко не всем текстам, но именно они определяют своеобразие житийной литературы XX в.

Магистральные тенденции развития житийного жанра

Компилятивная структура повествования

В некоторых произведениях агиографического жанра конца XX в. можно выявить определенную тенденцию в изложении материала: все повествование жития состоит практически из одних исторических и биографических фактов, относящихся к жизни подвижника, а также включают выдержеки из его воспоминаний, писем или творений (если таковые сохранились). Агиограф воздерживается от явных толкований, обобщения или осмысления излагаемого материала. Такое отношение к написанию агиографического произведения лучше всего характеризуют слова, которые приводит В. Афанасьев, агиограф оптинского старца схиархимандрита Варсонофия. Эти слова взяты им из предисловия к житию другого оптинского старца, написанному еще в XIX в., но они наиболее точно выражают тенденцию, характерную именно для XX в.: «… я старался как можно менее пускаться в мои личные рассуждения, а сопоставлять только факты, приводить по возможности более устные или письменные слова самого отца Архимандрита, чтобы читатель сколь возможно яснее видел перед собою самого старца-подвижника и верного раба Христова». «Так что главным голосом в жизнеописании старца Варсонофия будет его собственный голос, а ничего лучшего и желать не надо», - добавляет в заключении сам В. Афанасьев.

Возникновение такой тенденции обусловлено, очевидно, новыми возможностями, открывшимися перед агиографами XX в. Обилие исторического материала, близость времени жизни подвижников к их агиографам дают большую свободу в выборе и использовании непосредственных свидетельств жизни угодников Божиих.

Однако можно усмотреть и иную причину в появлении описываемой тенденции. В XX в. возрастает понимание роли автора в литературном произведении. Осознается важность влияния личности автора на всякий текст, который выходит из-под его пера. Действительно, в любом произведении (не только художественном) находят отражение черты личности самого писателя, его мировоззрение, взгляды, пристрастия. Причем этот процесс происходит независимо от желания самого автора. Поэтому агиографы, осознавая свою ответственность за точность передачи образа святого, намеренно стараются как можно меньше привнести в житие своих собственных мыслей, предоставляя место для высказывания самому подвижнику. В этом смысле важной деталью является то, что если в книге упоминается имя агиографа, то он, как правило, именуется не автором, а составителем жития.

Тем не менее, при подобном способе изложения материала, роль автора в агиографическом произведении не становится менее значимой, хотя это может быть и не столь явно для читателя. То, как именно собираются в единое целое разрозненные факты, и, главное, как они подаются читателю, играет важнейшую роль в произведении, иногда даже превосходящую значение самих излагаемых фактов. При этом важно, что тексты документов, воспоминаний, писем и пр. могут не только приводиться в тексте полностью, как это было в житиях XIX в., но из их отрывков может создаваться общая повествовательная ткань, являющая целостную картину образа святого. Таким образом, описанная тенденция свидетельствует не о литературной слабости авторов житий XX в., а об их понимании своего творчества в духе православных традиций. Кроме того, отсутствие явно выраженного авторского отношения к излагаемому материалу в виде комментариев или толкований может «компенсироваться» другими литературными приемами, о чем будет сказано ниже.

Отсутствие автокомментариев

Следующая особенность агиографической литературы конца XX в. необходимо вытекает из предыдущей, однако заслуживает отдельного рассмотрения.

Древнерусское житие, как во многом и житие XIX в., являясь, прежде всего, произведением нравственно-назидательного, дидактического характера, непременно содержало поучения, толкования, сентенции, обращения автора к читателю, долженствующие наставить последнего в христианских добродетелях. Примеры из жизни святых приводились с той целью, чтобы дать пример для подражания, о чем напоминалось читателю в соответствующих местах повествования и что определяло характер их изложения. Употребление толкований в житиях XIX в. часто было связано и с иными причинами: за неимением каких-либо непосредственных сведений о жизни святого делались заменяющие их выводы из анализа или толкования некоторых косвенных фактов, как то: историческая обстановка, нравы и обычаи эпохи и т. п.

Эти особенности, свойственные агиографическому жанру предшествующих эпох, почти полностью утрачиваются в XX в. Как уже говорилось, во многих житиях практически отсутствуют авторские комментарии, духовное толкование или осмысление излагаемых событий. Дидактическая функция жития теряет свое значение, авторские пояснения или комментарии заменяются использованием соответствующего контекста, характером подачи самого материала.

Тем не менее, можно привести некоторые образцы явных авторских комментариев в современном житии. Примером сентенции является следующий отрывок из книги иером. Дамаскина (Орловского): «Надо было найти разрешение возникшим вопросам, чтобы не погибнуть духовно, ибо если в воинских бранях враг изощренно ищет, как погубить, то в духовной жизни неисчислимые враги неусыпно ищут запять спасающегося, толкнув его не духовно гибельный путь». Подобные образцы являют собой пример традиционного понимания агиографии, но не имеют такого же важного значения в общей тенденции развития жанра, каким оно было для агиографических произведений предшествующих эпох.

Активное использование мемуарных источников

Еще одной средством, которое в достаточном изобилии стало доступным для агиографа XX в., стали воспоминания очевидцев. Таким образом, в разряд непосредственных свидетельств о жизни подвижника, наравне с его собственными воспоминаниями, письмами и творениями, попадает еще один новый биографический источник. Воспоминания духовных детей, соратников, людей близких к подвижнику, а иногда даже и гонителей святого, обильно используются составителями житий. При этом важно, что эти воспоминания нередко собираются и записываются самим агиографом непосредственно от очевидцев, или пишутся последними специально для жития.

Примеры использования воспоминаний очевидцев можно встретить и в отдельных житиях XIX в., однако здесь их использование еще не приобретает такого характера, как в агиографических текстах XX в. Здесь воспоминания зачастую занимают довольно значительную часть произведения, причем нередко их текст приводится дословно, без литературной обработки автором жития. Таким образом, свидетели жизни подвижника становятся как бы соавторами агиографа в написании жития святого.

Важным обстоятельством здесь является то, что в этих воспоминаниях встречаются не только описания фактов биографии святого, его поучения или беседы, но и личные впечатления авторов воспоминаний о святом, описание собственных переживаний, связанных с его личностью и даже оценка его поступков.

Таким образом, то, что недопустимо для современного агиографа, становится допустимым для авторов воспоминаний. В этом составители житий, видимо, руководствуются теми соображениями, что мнение очевидцев, как непосредственных свидетелей жизни подвижника, ценнее мнения самого агиографа. Кроме того, авторам воспоминаний, как присутствующим в повествовании все-таки в качестве третьих лиц, не будет оказано читателем того абсолютного доверия, которое обычно интуитивно присваивается любому высказыванию автора литературного произведения, как лицу, непосредственно ведущему разговор с читателем. Личные впечатления очевидцев могут быть восприняты читателем как исторический факт, именно как свидетельство того влияния, которое оказывал подвижник на своих современников.

Тем не менее, использование воспоминаний в текстах житий является свидетельством более свободного понимания агиографического жанра в конце XX в. и становится отличительной особенностью житийных произведений этого периода.

Беллетристичность повествования

Важнейшей особенностью, которую можно отметить во многих агиографических произведениях конца XX в. является тенденция к беллетристичности. Жития этого периода отличает больший динамизм повествования, стройная последовательность развития событий, сюжетность. Если для житий предыдущих эпох было характерно спокойное ровное повествование назидательного или описательного свойства, то современные жития насыщены действием, в основе их композиции зачастую содержится интрига (или ряд интриг), захватывающая и удерживающая внимание читателя. Нередко в житиях встречаются описания внутренних переживаний героев, причем не только самого подвижника, но и лиц, принадлежащих ко второму плану повествования.

Усиление беллетристичности особенно ярко иллюстрируют две особенности, возникающие в текстах современных житий. Во-первых, это характерные именно для жанра беллетристики обращения автора к читателю, связанные с описанием самой структуры рассказа, например: «Здесь надо сделать отступление и рассказать о судьбе иеромонахов-исповедников, которые были близки к епископу Варнаве».

Другой формальной особенностью, свидетельствующей о беллетристичности житийных произведений, впрочем имевшей место и древнерусских житиях, является использование в тексте диалогов:

«Она рассердилась… И полетела вымещать на них справедливый, как она в ту минуту думала, гнев.

Влетела в санчасть и сразу же напустилась:

Ах вы болтушки! Все рассказали! Вы что, хотите, чтобы мне еще десять лет сроку прибавили?!

Да что такое? Что рассказали-то? -- недоумевали они.

Да что я мать Михаила.

А ты разве Михаила? -- те удивились. -- А мы и не знали.

И только тут до нее вдруг дошло, что никак они не могли это знать».

Последний пример, помимо диалогов, содержит описания чувств и мыслей героев - «она рассердилась», «те удивились», «до нее вдруг дошло», а также зримое изображение их действий - «полетела вымещать», «влетела… и напустилась». Этот пример особенно ярко демонстрирует, что современные тексты житий нередко приближаются по своему стилю к текстам различных жанров художественной литературы - повести, рассказу и т. п. Участники описываемых событий становятся литературными героями беллетристического произведения, характер действия которых обусловлен сюжетом повествования и замыслом автора. Такие качества текста облегчают его восприятие современным читателем и свидетельствуют о перерождении жанра и о его движении в сторону «популяризации».